Как известно, бесконечно можно смотреть на то, как горит огонь, как течет вода и как старый еврей покупает Айфон. Ранним апрельским утром дядя Алик уже поджидает меня под магазином. Издалека видно, что у него ко мне серьезное дело ­– он немного приплясывает от нетерпения. Всю жизнь Альфред Борисович фарцует аппаратурой, и знает, что почем, но иногда может прикинуться дуримаром из любви к искусству. Вот прям как сегодня. Он даже не дает мне докурить:

– Володя, что вы там курите? Идите быстрей сюда. Вы знаете, я бросил курить за один день. Я дымил два года, как броненосец. Два года: с восьми до десяти лет, пока меня не увидел папа с «Кэмэлом» в зубах на углу Советской Армии и Успенской. Он сказал мне бросить, и я бросил. Но сначала он дал мне в ухо. Я отлетел на восемь метров. Я потом померил. Минздрав предупреждал-предупреждал, а папа взял и без двух слов устроил мне такую Цусиму.

Под эту скороговорку я открываю двери магазина и предлагаю частому гостю «его» стул.

– Знаете, что я вам принес? – он садится и улыбается так восторженно, будто принес мне Туринскую плащаницу в хорошем состоянии от хозяина. После продолжительной паузы из чехла извлекается Нокиа 3310:

– Вы знаете, что это самый популярный в мире телефон?

– Был.

– Что значит был? Биттлз тоже был. И Калашников был. Но после того, как они были, долго никого не было. Это Калашников и Биттлз мобильной связи. Послушайте, как он поет.

Дядя Алик включает знаменитую мелодию и закатывает глаза, будто это фуга Баха. За годы работы с телефонами я так ее наслушался, что мне кажется, эту «фугу» пьяный эскимос играет на расческе.

– Ну, с Биттлз понятно, – выключаю я музыку. – По поводу Калашникова уточнять не буду. Боюсь, вы станете показывать, как им можно убить. От меня-то вы чего хотите?

– Кудой вы торопитесь? Я же не пришел к вам с просьбой дать мне чехол на «Киевстар» и расплакался, когда мне сказали, что я старый дурак. Давайте поговорим как знающие люди. Завтра я встречаюсь с родственниками из Америки, и не хочу сильно выделяться на их сером фоне. Мне надо срочно поменять это чудо техники на какой-нибудь жалкий пятый Айфон.

– А это чудо работает?

– Шоб вы так жили, как оно работает!

– И как бы вы хотели поменяться? – улыбаюсь я в предвкушении ответа.

– Так на так и мое большое спасибо. Но я ж не адиёт. Я что, не жил между людей? Вам тоже надо дать пожить. Сто долларов добавлю. Это, на две секундочки, моя пенсия. Вы оставляете старика без сладкого.

– Спасибо, не надо. Кушайте на здоровье свое сладкое.

– Не надо торопиться, юноша, вы сначала послушайте. Я брал его в далеком девяносто девятом году за очень дорого.

– В девяносто девятом этого телефона еще не было.

– Правильно. А у меня уже был. Одна знакомая шикса выслала из Финляндии. Танечка Миркина зовут. Рыжая и страшная, как лошадиный скелет в веснушках. Любила меня страшенно, а я бы на нее и на необитаемом острове не покусился. В сорок лет она назло мне вышла замуж за финна. Приезжал к нам это фуцер на завод по обмену опытом. Он тоже был рыжий, да еще такое страшко, что она ему показалась царицей Савской. В общем, уехала туда, каким-то чудом устроилась на работу на заводик инженером, и стала писать мне письма, полные зеленой тоски. Я ответил из любопытства, завязалась переписка. Мы дописались до таких возвышенных слов, что я попросил ее выслать мне самую последнюю модель телефона, которую делал их завод. Она решила меня удивить и таки прислала мне еще не поступивший в продажу аппарат. Представляете, Миркина проносила его через проходную по винтику в день. А потом дома собирала. Володя, это ручная работа! Где она пронесла корпус и плату, я вам лучше говорить не буду.

– Почему?

– А вдруг вы брезгливый?

– Я не брезгливый, но что-то мне не верится. Сколько я от вас таких баек наслушался… Как говорится, расскажите мне хоть что-нибудь, во что не стыдно поверить.

– Во что вам не верится? Что так можно полюбить человека моей внешности? И ради него пойти на мелкое преступление? Двадцать лет назад я был видный молодой человек пятидесяти пяти лет. А у нее нижняя челюсть выступала на пять сантиметров, как шухлядка в комоде. Ну, чисто волчица в рыжих кудрях. За десять лет переписки я умудрился не сказать ей ни да, ни нет. Она всю дорогу надеялась. Какой вам еще нужно правды?

Молча набираю на Нокиа код, и на экране высвечивается дата выпуска – ноябрь четвертого года. Показываю дяде Алику.

– Ой, я вас умоляю. Это же не «Комсомольская правда», где одни шлимазлы пишут ерунду, другие ее читают. Откройте любой форум, там же черным по светлому написано, что это дата последней прошивки. А я таки делал тогда русификацию.

Шарит, старый хитрован.

– А откуда на клавиатуре русские буквы?

– Не валяйте дурака. Я купил эти буквы отдельно. Давайте ближе к делу. Сколько стоит Айфон?

– Шестьсот шестьдесят долларов.

– Сколько?! Это за штуку или за килограмм? Ладно, стоить он может хоть пять тысяч. Во что мне обойдется вся эта музыка с обменом?

– Шестьсот пятьдесят пять.

– Ей богу, вы не умнеете прямо на глазах, – он выглядит ошарашенным. – Я ловлю себя за мысль, что пришел не к тому человеку. А ведь вы всегда давали мне хорошую цену.

– Ладно. Шестьсот пятьдесят как для вас.

– Ой, прямо «как для вас»! – передразнивает он. – Противно слушать. Назовите реальную цену или мы разойдемся, как Путины.

– Шестьсот сорок пять. Ниже вы не найдете нигде.

– Володя, я вас очень уважаю, хотя уже перестаю понимать за что. Это даже не круглая цифра. Некруглая несуразная цифра… Мне нравится двести.

– Дядя Алик, я вам отдаю уже по закупочной цене, ваш патефон считаю в пять долларов и оставляю себе на память. Может, подарю кому-нибудь в качестве сувенира.

– За Калашникова и Биттлз пять долларов? Вы шо стукнутый? Это обидно, как понос на сквозняке. Возьмите глаза в руки и посмотрите на эту Нокию и тот кусок плексигласа, что вы мне пытаетесь впарить, – когда он горячится, такие фразочки сыплются из него, как горох из дырявого мешка.

– Ну не нужен никому этот хлам, – меня начинает все это напрягать.

– Володя, возьмите свои слова обратно в рот. Это не хлам, это вещь с историей.

– Вы давно живете, у вас много таких вещей. Мне что, все купить?

Это продолжается еще около часа. Опускаю цену до шестисот тридцати. Дядя Алик, судя по несчастному виду, тоже дошел до предела:

– Володя, скажу вам по секрету, у меня есть четыреста настоящих долларов. Клянусь, больше нету, хоть обыщите. Почти всю жизнь откладывал. Чем вам не нравятся четыреста долларов? Они же ровно в четыреста раз лучше, чем ничего. Ну что за ослиное упрямство? Дать бы вам по голове чем-то умным. Вы что, не видите вокруг себя? Скоро люди будут покупать только спички и макароны, им будет не до Айфонов.

– Как это можно даже слушать?! – с акцентом передразниваю уже я его. Дядя Алик меня притомил.

– Ладно, я просто заходил прицениться. Пенсия будет только через три недели. Вы пока подумайте, – он встает и, не прощаясь, уходит.

Тьфу! Я сажусь думать о том, как «хорошо» начался денек, и через минуту дядя Алик возвращается.

– Так что? За четыре сотни не договоримся?

Начинаю закипать и, чтобы не нахамить, молча смотрю в сторону. Он вздыхает, достает ровно шестьсот тридцать долларов и берет Айфон:

– Умеете вы уговаривать. Покажите, кудой тут тыкать. Я же темный, как двенадцать часов ночи...

Он уходит только через два часа. Мне остается немного убытков, старый орехокол и этот рассказ. В наше время не так уж плохо.