Что касается вечного панического страха перед мигрантами, у меня по многим причинам этого страха нет. Прежде всего, потому что Россия имеет огромный абсорбирующий потенциал, и любой человек здесь становится русским, то есть начинает вести себя как русский, очень быстро. Это равно касается американцев, китайцев, киргизов… антарктических пингвинов. Поэтому никакого панического страна перед тем, что в Россию якобы нашествие трудового ресурса, а нашим негде заработать, - всем есть, где работать при желании. Я в этом абсолютно убежден.
[...]
Не говоря уже о том, что весь российский Дальний Восток, вся российская Сибирь уже так глубоко инфильтрованы Китаем, что здесь уже просто практически ткни – попадешь. И тем не менее, эти китайцы всеми чертами русских людей начинают обладать уже во втором поколении, не говоря уже о том, что они активно смешиваются с населением. Я Москву и Россию здесь различаю, безусловно. Конечно, в Москву этот приток повыше. Конечно, в Москве их очень много. Так называемый шахид-таксист становится главной приметой городских улиц. Но опять-таки панического ужаса перед этим я не испытываю. И более того, мне кажется, что все они вместе посильно возрождают ту прекрасную общность, которая называлась Советским Союзом и по которой я, как советский человек, не перестаю ностальгировать.
[...]
А. ГРЕБНЕВА: [...]Вот как вам кажется, нужна ли сейчас всем россиянам свобода слова?

Д. БЫКОВ: Ну, судя по тому, что она у них есть, и они ее отстаивают, видимо, она им, действительно, нужна.

А. ГРЕБНЕВА: Всем 142-м миллионам?

Д. БЫКОВ: Ну, я не могу говорить за 142 миллиона. Меня никто не уполномочил. Я могу говорить только о том, что Россия – из моих наблюдений – это такая страна, что если ей что-то не нужно, оно здесь не приживается. Неорганичные для нее вещи имеют здесь вид весьма жалкий. Например, российский парламентаризм. Посмотрим на него: царствие ему небесное, Василий Шандыбин был как раз наглядным примером того, что честный и порядочный человек может здесь существовать только в ранге, в маске клоуна. Потому что, на самом деле, ему здесь не было никакой возможности нормально работать в парламенте. Парламентаризм не очень нужен. Наверное, не очень нужны нарочитые какие-то инновационные формы, когда ищут-ищут инновацию, только чтобы показать ее народу. Наверное, не очень нужна молодежная активность искусственная. Это движение «Наши» доказывает, это никак не приживается – «что они не сделают, не идут дела». А свобода слова нужна, потому что она цветет в России пышным цветом. Все разговоры, что ее нет, не стоят ломаного гроша. Мы с вами сидим, разговариваем. И в блогах народ пишет, что хочет. Пресса провинциальная, - в частности, в Перми это очень видно – достаточно свободно высказывается или уж, по крайней мере, имеет простор для манёвра. Поэтому я считаю, что как раз свобода слова – это как раз одна из тех имманентных глубоко народных ценностей, которые всегда была и никогда не убивалась. Всегда в какую-нибудь щелку эта свобода проскальзывала, хоть в анекдот. [...]

Вот я сейчас тонкую довольно вещь скажу, но трудно ее сформулировать. Россия в гораздо высшей степени, чем другие страны, зависит от того, вовлечена она в великий проект, или нет. Если существует халява, если существует время, когда творчество масс – и политическое, и журналистское, и технократическое, любое – сильно ограничено, страна начинает разлагаться с чудовищной скоростью. Можно просто проследить, как портятся нравы, как начинается чудовищное озлобление друг против друга, беспрерывные выяснения отношений, которым кипит весь интернет, господи, в любой троллейбус не войти! Когда страна не занята великим делом, когда она не чувствует себя хозяйкой своей судьбы, она разлагается быстрее, чем любая другая. Стоит появиться какому-нибудь делу, как правило, это внешний вызов, как в случае с войной или кризисом, когда внутренняя проблема… например, когда нужно действительно переориентировать страну, она отстала чудовищно – ради бога, все делается. Более того, появляется великая культура и нормальные отношения. И демографический прирост. То есть, это как велосипед. Если он не едет – он падает стремительно. Это сравнение не мое, солженицынское, но оно очень здесь верное. Поэтому я абсолютно убежден: если народ не чувствует себя хозяином страны, чувствует себя чужаком, который все делает только с разрешения, у него есть 10-15 лет для того, чтобы впасть в состояние протоплазмы. Слава богу, сейчас он из этого состояния выходит, и мы опять видим страну…
[...]
Внешнее давление – великая вещь. Я не большой его сторонник, но когда уж оно есть, оно выковывает изумительные характеры. Это, конечно, не оптимальная ситуация, когда в стране остается один, а у меня там 10 процентов в стихотворении, которые реально как-то мыслят. Но зато уж, когда они остаются, это железная гвардия.

А. ГРЕБНЕВА: У нас есть сейчас такая «железная гвардия»?

Д. БЫКОВ: Конечно, есть. Она постепенно формируется. Причем, я не думаю, что это только несогласные, что это не только политическая прослойка. Это те люди, которые подвергаются наибольшему давлению. Как правило, это люди в провинции, которым реально трудно выживать. Это люди, готовые ко всему. Это вот как пехотинец, прошедший войну – это человек, умеющий все. Поэтому я всегда вспоминаю гениальную формулу Жоэля Лотье, который не только хороший шахматист, но и славный менеджер. «Если вам надо решить трудную задачу – позовите китайца. Но если невозможную – то только русского». Вот мне представляется, что русские это народ, предназначенный для решения неразрешимых задач. И сегодня в стране – за это я поручусь – есть 10, а то и 20 процентов людей, которые способны выжить, и строить, и совершенствовать страну практически в любых обстоятельствах.
[...]
Мне почему-то кажется, что в России всегда чем выше цена на нефть, тем выше национальное чванство и уверенность власти, что она все делает правильно. В таких условиях на демократию надеяться довольно наивно.
[...]
А. ГРЕБНЕВА: То есть, Дмитрий Быков выступает за низкие цены на нефть для России?

Д. БЫКОВ : Я не то, чтобы выступаю. Я вообще очень хотел бы, чтобы у России было много денег. Но мне бы хотелось, чтобы кризис заставлял Россию искать альтернативные площадки. Потому что я очень боюсь голландской болезни, я видел, к чему это приводит. И я прекрасно помню, как менялись интонации и людей, и властей, и идеологов в прямой зависимости от этой шкалы, от этой цены. Потому что эта высокая цена многим уже представляется нашей личной заслугой. Это, к сожалению, не так. Я точно знаю, что когда у нас все хорошо с экономикой, у нас тут же начинают искать внутреннего врага. Эта связь кажется мне довольно порочной.

А. ГРЕБНЕВА: Вы в своем материале, предновогоднем, итоговом в «Новой газете» говорите о том, что, возможно, нам еще придется пожалеть об уходящем 2009-м. Неужели 2010 будет страшнее?

Д. БЫКОВ: Нет, я там говорю о том, что мы самый ностальгический народ, и поэтому умеем жалеть только о прошедшем. И поэтому как бы плохо нам не казалось сегодняшее, обязательно будет ситуация, когда мы по нему заплачем. Это неизбежно. Будет ли хуже? Мне не хотелось бы так думать, я мало верю в японские гороскопы, все эти разговоры про хищных тигров мне тоже кажутся относительными, тем более, что следующий год Кролика, и наверняка, опять будут говорить, что кролик страшное животное, если его не кормить. Но тем не менее, я не люблю, когда меня пугают. И у меня есть очень стойкое ощущение, что каковы бы ни были ситуации, сегодняшняя Россия гораздо больше готова отвечать на вызовы, чем Россия 2006-2007 годов, когда опять заговорили о врагах нации, когда книги «Его идеология» стали появляться и так далее. Мне кажется, произошло довольно массовое пробуждение. Благодаря кризису ли оно произошло? Не уверен. Мне кажется, просто надоело быть идиотами очень многим. И сегодня возросшая критичность, возросшая самоорганизация, возросшая горизонтальная солидарность колоссальны. Это, мне кажется, заставляет надеяться, скорее. Поэтому если мы заплачем, то только по ностальгическим соображениям.

А. ГРЕБНЕВА: Очень коротко. А в чем вы видите эту горизонтальную солидарность?

Д. БЫКОВ: Прежде всего, в том, что люди начали понимать: их идеологические разногласия не принципиальны. Сейчас им важно почувствовать, что они в одной лодке. И поскольку власть их явно спасти и сорганизовать не может, они должны все это сделать друг для друга.
[...]
А. ГРЕБНЕВА: Вторая часть программы «Особое мнение». В студии наш гость, писатель и журналист Дмитрий Быков. Не знаю уж, что Юрия из Санкт-Петербурга натолкнуло на эту мысль, но он нам пишет: «При всем уважении к вам, Дмитрий, не верю, что вы ностальгируете по СССР».

Д. БЫКОВ: Я ностальгирую по СССР очень сильно не только потому, что это факт моей биографии – я все-таки сделан в СССР – но мне представляется, что в Советском Союзе многое было лучше, чем сейчас. Советский Союз мог быть сколь угодно отвратительным, но то, что его убило, было хуже, чем он – распад, хищничество и другие замечательные вещи. А бывает плохой человек, но раковая клетка хуже плохого человека. Вот это плохой человек, который умер от рака. Так мне кажется. Может быть, еще и не умер до конца. Может быть, еще есть надежда. Во всяком случае, то лучшее, что в Советском Союзе было, и те слова, которые в Советском Союзе говорились, мне нравится весьма. Многое очень, в частности, интернационализм, я бы оттуда позаимствовал. Потому что до сих пор по крайней мере, две вещи мне кажутся возвратом в пещеру . Первое – это откат полный к абсолютно антинаучному мировоззрению, к лекарям, целителям, к самое дешевой мистике. Это первое. Это не означает, конечно, что мне нравился атеизм, но есть разные варианты. И второе, что мне особенно нравилось в СССР, это то, что национализм там считался пещерным пережитком. Я тоже считаю, что как бы мы не относились к разным национальным культурам – а это дело великое - любая проповедь шовинизма должна быть наказуема.

А. ГРЕБНЕВА: Гога пишет вам: «Вы зря ностальгируете, потому что дружба народов – это обычная коммунистическая байка. Эта дружба закончилась. Карабах, Абхазия, Приднестровье и так далее».

Д. БЫКОВ: Карабахом, Абхазией , Приднестровьем закончились совершенно другие вещи. А реальные проявления дружбы народов мы видим и сейчас, Их довольно много. Посмотрите на дружбу российской и грузинской интеллигенции, которая не дает разорвать два народа.

А. ГРЕБНЕВА: Она еще не прервалась?

Д. БЫКОВ: Посмотрите, сколько друзей грузинских у нас у всех, у меня, в частности. И я не говорю уже о том, что российско-украинская дружба тоже не так-то легко разрывается. И между прочим, далеко не все русские являются единомышленниками скинхедов по отношению к гастарбайтерам. Слава тебе, господи, зверства остаются, скорее, экзотикой, нежели нормой. Поэтому я абсолютно убежден в том, что толерантное существование и взаимное обогащение многих разных культур – это ведь не стирание границы, это именно их толерантное существование – это великое достижение. Я абсолютно убежден, что мы к этому еще придем.
[...]
Я говорю о вещах более широких, например, деньги закончатся в стране, да? А до сих пор никакой другой экономики, кроме сырьевой, нету. Тогда 2009-й действительно покажется легким ностальгическим воспоминанием при всей ужасности происшедших вещей. Я как раз боюсь не разовых катастроф, а катастрофы гораздо более глобальной. И в этом то все и дело, что Россия, когда она расслабляется, очень быстро – быстрее любой другой страны – впадает в первобытное состояние. Я с радостью замечаю признаки того, что сейчас эта струна постепенно опять натягивается. Выражается это в создании огромного количества работающих и хороших горизонтальных структур. Прежде всего, сетевых. Это не только всякого рода «Одноклассники.ру», но это и любые сообщества, где могут гораздо быстрее государства помочь больному ребенку, например. И сделать это, что я особенно всегда ценю, анонимно, без громкого шума.
[...]
Давайте акцентировать не на то, что нас разделяет, а на то, что нас объединяет. Потому что постоянные крики о расправе: трави его! Мочи его! – это не есть хорошо. Мне кажется, что здесь надо немножко подумать о том, что все мы реально в одной лодке. И никто не без греха.
[...]
А. ГРЕБНЕВА: Но объединяющим фактором должен стать негатив или позитив?

Д. БЫКОВ: Я думаю, безусловно, позитив. Мы живем в единственной в мире стране, которая способна делать невозможное. И много лет дивит этим мир. Это страна, которая, в принципе, абсолютно иррациональна. Страна, которая только великая – и больше ничего! Вот великая литература – запросто. А нормальные дороги – никогда. Великое кино – запросто! Нормальное, среднее – никогда. Поразительные красавицы – да! Нормальные товары – нет. Это страна очень экстремумов сильных. Я думаю, что эта идея сама по себе способна вдохновить и заставить всех ее искренне любить. Я, например, люблю ее такую.